Берег моего детства
Так вот, улица Набережная, по гороховецким меркам, большая, длинная, но и Зоя Андреевна, и я вспоминаем только одну её часть, ту, что возле завода, обособленный её краешек, совсем небольшой, но именно он и стал краем нашего детства.
На Набережной, на сливающейся с ней улице Саваренского (бывш. Нижне-Пролетарской) уцелели старые дома купцов, лавочников, священников. Новостройки пока еще не сильно испортили эту заповедную окраину города. Но сама Набережная изменилась сильно. В 60-е годы она еще даже не была асфальтированной и выглядела вполне по-деревенски. Возле каждого дома – лужайка, лавочка, тяжелые деревянные ворота. Именно ворота, а не калитки! И коров можно было встретить, и кур, и гусей.
Автомашины на завод ПТО в ту пору не ездили вдоль реки, а шли позади наших домов и никому не мешали. Да и машин было немного, зато на заводе была лошадь, большая, красивая, настоящий тяжеловоз. Мы, дети, как заворожённые бегали за телегой, а добрейший конюх, кажется его звали Василий Тихонович, добродушно нам улыбался, на телегу подсаживал, прокатиться разрешал.
По «деревенской» Набережной можно было ходить босиком, перейдя улицу, по тропинкам спускаться к реке, по трапу – на пристань.
Ах, эта пристань!
Для детворы она была целым миром, заповедным, уединённым, «секретным», укрытым от мира взрослых. Здесь можно было играть в тысячу игр, укрываться от родителей и бабушек, рыбачить, воображать, что мы – на пиратском корабле, который несётся к неведомым берегам. Река плыла за бортом, пристань покачивалась на волнах, и, казалось, что плывёт она сама, ну чем не корабль?
За многие годы на нашей пристани сменилось не так уж много матросов – дядя Вася, Павел Петрович, Степан Акимович. Все они были вязниковцы, бывалые речники, скорее всего пенсионеры. Приплывали в Гороховец вместе с пристанью только на лето, здесь же и жили, вместе с женами, иногда с внуками. Все матросы – пристанщики водили дружбу с жителями улицы, их знали и уважали в каждом доме, поэтому детям на пристани можно было околачиваться часами, родители знали, что «дядя Вася присмотрит», «Акимыч проследит». Так оно и было, на пристань мы бегали как к себе домой, хотя наверняка доставляли матросам, их женам немало беспокойства и криками, и топотом, и попытками нырять в воду с кормы и даже с перил. Однако никого всерьёз не ругали, никого не прогоняли, всё терпели наши пристанщики, добрые души.
А ещё, повыше пристани, на берегу стоял лабаз. Он был таким же загадочным, как само это слово. Что за «лабаз», почему «лабаз»? Может быть, это склад или сарай великана? Лабаз был огромен, тёмен и пуст. Входить туда было жутко, но это и привлекало! Считалось, что под непостижимо высоким потолком живут летучие мыши, и это только добавляло сладкой жути. Сквозь щели в старых стенах лабаза полосами пробивался уличный свет, в тишине раздавались скрипы и шорохи, не было места лучше, чтобы рассказывать друг другу страшилки, эффект был потрясающий.
Ну а мир взрослых, он тоже был интересен и загадочен. Моя бабушка Анна Александровна Токарева, в девичестве Миронова, 1900 года рождения, всех жителей улицы делила на «местных» и «приезжих». Бабушкина подруга Евлампия Андреевна Зяблова жила в соседнем доме лет 60, но бабушка всё равно упорно твердела: «Тётя Липа – не местная, она в Гороховец замуж вышла, а сама – Иззалесу». Это выражение «из-за лесу» сливалось у бабушки в одно таинственное слово в ударением на «а» и казалось мне именем собственным. Но даже когда оно было расшифровано, тётя Липа показала на бескрайний заречный лес: «Оттуда я приехала», слово всё равно осталось сказочным, дремучим как еловая чаща, и все, кто «из-за лесу», представлялись мне непонятными лесными людьми. О «не местных», переселенцах слушать было вообще интересно. Например, на Верхней Пролетарской, по бабушкиным рассказам. В самом начале 20 века обосновались переселенцы из Молдавии, несколько многодетных семей. Сначала они жили в деревнях Олтушево и Перово Вязниковского уезда, а потом почему-то все дружно перебрались в Гороховец. Люди это были небогатые, мелкие торговцы и портные, вероятно, поэтому на удобных, пологих улицах города, дома они построить не могли, забрались на гору. Но даже те, кто просто снимал частную квартиру, всё равно селились в этом районе. Может быть, он властями был определен для переселенцев, а может быть, гора и река под ней напоминали им родину?
Интересно, что и в 60-х годах потомки молдавских переселенцев так и жили на Верхней Пролетарской.